Вспышка пламени - Страница 36

– Она всегда живет со мной, в моем сердце. Всегда жила и всегда будет. Единственная женщина, которую я любил и люблю.

Тина ощутила, как бледнеет.

– Ты любишь ее… так сильно…

– Да.

Он любит другую, а не ее, Тину Форрест. Любит ту, на ком женат. Он не разводится с ней, хотя она не желает жить с ним. Продолжает ее любить, любить без всякой надежды на взаимность… И будет любить всегда, до своего последнего вздоха… Боже мой, как же это несправедливо! Она обречена на безнадежную любовь к человеку, который страдает от безнадежной любви к другой…

– Ты едешь к ней в Америку, – безжизненно произнесла Тина.

– Да.

– Но она не хочет жить с тобой.

Лицо его дернулось.

– Один Бог знает, чего она хочет! Я готов был на все, лишь бы достучаться до нее, снова ее вернуть. Но мне не под силу разрушить то, что нас теперь разделяет. Сколько сил я потратил, стараясь, чтобы у нас все пошло по-прежнему! Я сражался и сражался, пока не почувствовал, что теряю рассудок. Тогда я решил уехать. Я спасался от тоски и одиночества в своей работе, в пьесах…

– А как же я? – горько покачала головой Тина.

– Ты принесла мне огромное счастье, Тина, – признался он и добавил, пожирая ее глазами: – Думаю, и я дал тебе немного счастья.

– Да, так и есть, – призналась она в ответ. Никакого счастливого конца. Дьюк никогда не обманывал ее на этот счет. Он прямо и откровенно заявил, что он не в состоянии дать ей семью и домашний очаг. Просто она сама себя обманывала, выдавая желаемое за действительное.

– Ты заставила меня признаться тебе, Тина, – напомнил Дьюк равнодушным тоном. – Теперь тебе решать.

Внезапно Тина почувствовала прилив бешеной гордыни. Она резко вздернула подбородок, выпрямилась, несмотря на грызущую теперь уже все тело боль. Ее глаза сверкнули. Ладони двинулись к животу, словно желая защитить еще не родившегося ребенка.

– Я хочу понять, почему для тебя так важно отправиться к жене именно теперь. Почему ты не можешь подождать еще пару недель?

Он пристально посмотрел на ее руки, судорожно сомкнувшиеся на животе.

– Я должен, – отрезал он. Его лицо напряглось и, сжав кулаки, он добавил: – Моя жена для меня важнее. Уеду я или буду здесь, ребенок все равно родится. Но если я не поеду в Америку именно сейчас, мне больше никогда не удастся вернуть жену.

– Что, если у тебя это выйдет, ты останешься с ней?

– Да, останусь с ней.

– А если не выйдет, явишься обратно ко мне и к нашему ребенку. Ведь так?

Он нервно стиснул пальцы.

– Ты хочешь этого, Тина?

Нет, подумала она. Ни за что. Она не желает быть заместительницей за неимением лучшего!

Едва не ослепнув от невыносимой боли, она кинулась, оттолкнув кресло, в холл, а затем в спальню. Здесь Дьюк изменял с нею своей жене, своей единственно любимой на всю жизнь женщине. Возможно, обнимая ее, он представлял ту, другую, на ее месте.

Еле держась на ногах, она подошла к туалетному столику, рывком открыла ящик, где держала бриллиантовые серьги. Она не сможет вспоминать его с теплом после всего сказанного и сделанного. Теперь она знала, почему он ни разу не признался ей в любви, ни разу не заикнулся о браке. Она вытащила бархатную коробочку. Поясницу терзала мучительная боль.

У нее потемнело в глазах. Тина с трудом удержалась на ногах, ухватившись за край тумбочки. Новая, еще более сильная боль прожгла ее тело. Но это была всего лишь обычная физическая боль.

– Тина, – послышался тревожный голос Дьюка. – Тина! – Он появился на пороге спальни.

Каким-то образом она умудрилась повернуться лицом к нему и швырнула к его ногам бархатную коробочку.

– Забирай! Подари их твоей… твоей!.. – закричала она, но запнулась на полуслове. Невыносимая, ломающая кости крестца боль опоясала ее.

– Тина, Бога ради…

– Если тебе не составит… особого труда, отвези меня в больницу… прежде чем уедешь…

17

Дьюк, естественно, вместе с ней поехал в родильный дом. Но и даже после того, как Тину поместили в палату для рожениц, не изъявил желания уйти.

– Тебе нет необходимости оставаться, – заявила Тина. В ее глазах полыхала ярость. Не нужны ей больше его лицемерные заботы! – Как ты сказал, будешь ты здесь или в Америке – ребенок все равно родится. Ты прав, от тебя здесь ничего не зависит. Так что можешь убираться!

Его глаза молили о прощении.

– Я хочу остаться с тобой, Тина!

Непонятные ей самой чувства вытеснили на какое-то мгновение обиду и боль. Ладно, пусть остается. Все равно он улетает в Америку только завтра утром. Если роды не затянутся слишком надолго, он успеет увидеть ребенка. Ребенка, о котором никогда и не мечтал, потому что его жена не желала – а может, не могла? – иметь детей.

– Поступай как знаешь, – вяло произнесла она. – Но больше ни на что не рассчитывай.

– Тина. – Он взял ее руку, его пальцы сжимали ее ладонь, выдавая неимоверную взволнованность. – Тина, ты же не станешь от обиды на меня… меньше любить моего ребенка?

– Это мой ребенок. Мой! – Голос Тины звенел от злости. Яркими от ненависти глазами она уставилась на Дьюка. – Ты мне больше не нужен, Дьюк. Не нужен ни твой дурацкий фонд, ни твой дом, ни работа над твоими проклятыми пьесами! Как только я немного оправлюсь, то сразу же уеду с ребенком домой в Австралию и начну новую жизнь. Тебе в ней места не будет, так и знай!

Она выдернула руку, неуклюже переползла на другой край кровати и закрыла глаза, чтобы не видеть его. Спустя некоторое время она услышала звук его шагов и скрип пружин кресла и поняла, что он намерен дожидаться рождения ребенка. Она так и не открыла глаз. Что же, пусть посмотрит на своего ребенка, мстительно подумала она. Пусть поймет, что он отверг ради своей бездушной ледышки – супруги.